— Выпишите мне чек, — обратилась она к продавцу.
— На цигеечку?
— Нет, — сказала бабушка, — на вазон вот этот…
— Богатая вещь! — согласился продавец. — А на цигеечку — обождать?
Бабушка взяла выписанный чек:
— Через полчаса оплачу. Только насчет денег созвонюсь. Тогда и заберу.
— А может быть, и цигеечку за вами придержать? Не ставить пока в продажу?
— Нет. Ставь, — сказала Галина Петровна.
Потом ода позвонила на строительство Богдану, рассказала, в чем дело. И услышала его низкое: «Правильно делаешь, Галя».
Галина Петровна заехала к одним из своих старых друзей-шахтеров (знала, что деньги у них водятся), призаняла немного у них, добавила к тому, что у нее было с собой, и вернулась в магазин.
— Бабушка… Знаешь, как я тебя уважаю сейчас! — И Ксана кинулась обнимать Галину Петровну.
— Ну и носи свое уважение вместо шубки. Может быть, греть будет.
— Еще как! Еще как! Даже жарко будет…
Он сидел в такой глубокой задумчивости, что не слышал, как вернулся с экскурсии Пьер. Вошел и поманил из коридора кого-то пальцем. Сейчас же в дверях показался Ремка Штыб. Оба уставились на кубок, стоявший посреди стола и уже освобожденный от бумаги. Пьер глаз не сводил с кубка. Зато Ремка со знающим видом закивал головой, подмигнул приятелю и щелкнул его сзади. Он еще по пути в автобусе так пристал к Пьеру, требуя, чтобы все было рассказано о тайнике и кладе, насчет которых проболтался у магазина Пьер, что пришлось ему кое-что открыть. Но сейчас Пьер, уже не обращая внимания на Ремку, все смотрел и смотрел на оливиновую вазу с гладиатором. Теперь сомнений уже не оставалось: кто-то нашел-таки зарытые сокровища, обнаружил в них второй кубок. Видно, не наврали тогда в Париже те двое.
Ремка тихонько потянул его за собой в коридор общежития.
— Слушай, — зашептал он, когда они вышли. — Ты все-таки узнай у него, кто же это разыскал? Может, он сам? Я слышал, в автобусе водитель говорил, что видел его сегодня в райцентре. Сразу, говорит, узнал. Фигура, говорит. Слушай, Пьер. А возможно, там что-нибудь осталось? Не мог же он один сразу все оттуда вытащить. Ты разузнай.
— Пошел ты к дьяволу! — сказал вдруг Пьер. — Не хочу я с этим связываться.
— Чего такое? — злобно зашипел Ремка. — Ты что это, забыл, что еще Махан есть? Он тебе в два счета напомнит, как ты обещал с ним контакт держать. Ты у меня смотри! Я только шепну, и тебе будет…
— Ничего я тебе так не говорил. Так не было совсем.
— Не говорил? А в автобусе, как ехали. И Сенька свидетель был, слышал, чего ты у магазина сказал: «откопали»… Да мне и слушать не надо, я глазами вижу. А вот и Сеня. Слушай, Сенька…
Он внезапно захлопнул рот, увидев, что Сеня не один. С ним был отец.
— Дома дед? — спросил Тарас Андреевич.
И, не глядя на ребят, пошел вперед, постучал в дверь, ведущую в комнату Артема. Оттуда загудел голос Незабудного. Сеня с отцом прошли в комнату.
Туда же проследовал Пьер, которому Ремка успел шепнуть:
— Так что гляди, да не заглядывайся. Помни да не запамятовай. Ясно?
Артем встал навстречу гостям. Огромная фигура его полностью заслоняла стол, на котором стоял кубок.
— Артем Иванович, — сказал прерывающимся голосом Грачик-отец, — примите обратно, очень вас прошу!.. Не знал я, когда брал, как вы эти деньги добыли… Вот он, — он показал на Сеню, — как вы ушли, все мне рассказал. Не могу я принять… Такую дорогую памятную для себя вещь из-за меня потеряли. Так не пойдет! Завтра поедем в магазин. Я вас сам свезу, в кабину сядете мою. Отпрошусь. Узнаем, кому продали. Деньги вернем. Обратно выкупим. Это же, Артем Иванович, историческая вещь… Не могу я на такое идти.
Незабудный лишь пожимал в странной веселости своими огромными плечами, как бы ничего не понимая. Только поглядывал с добродушной лукавинкой на отца и растерянного его сынишку.
— В толк что-то не возьму, о чем разговор идет? — пробасил он. — Насчет этого, что ли, намекаете, Тарас Андреевич? — Он отодвинулся от стола и показал оторопевшему Сене и его отцу на серебряного гладиатора, поддерживавшего оливиновую чашу. — Это вы в виду имеете? Так что же вы беспокоитесь? Вот он на своем месте.
— Это как же?! — только и вырвалось у Тараса Андреевича.
— Да вот все так же. — Незабудный был очень доволен. Давно он не был в таком настроении.
— А тот? — решился спросить Сеня, боясь приблизиться к столу и поглядывая на кубок из-за спины отца.
— Какой это еще — тот?
— А который мы в магазине видели, когда через райцентр ехали. Значит, там не тот?.. То есть не этот?..
— Да ну тебя! — Незабудный гулко и весело загрохотал, отмахиваясь от мальчика своей лапищей. — Совсем ты, вижу, запутался. Тот да этот, этот да тот… Вот он тут, и весь разговор. Живы будем, когда-нибудь разберемся. Ну, что смотришь?
Огромной своей пятерней он осторожно покрыл физиономию Сени и сделал ему легонько то, что называется «смазью вселенской», захватив разом и все лицо и макушку мальчика. Сеня с деланным усилием высвобождался из этого бережного и мощного захвата.
— Ага, верткий! — одобрил Незабудный. — Молодец! Погоди, я тебя еще приемам научу, которых никто не знает. Любого тогда сборешь в два счета.
— Правда научите, дядя Артем?
— А что же, врать буду?
Нахмурив толстые брови и неловко двинув одним усом и тронув рукой другой, Артем Иванович сказал:
— Вы бы, хлопчики, прихватили дружка своего да на момент погулять вышли. У нас тут разговор один.
Мальчики неохотно, демонстративно волоча по стульям и по полу небрежно накинутые на одно плечо пальтишки, вышли, поминутно оборачиваясь.