Чаша гладиатора - Страница 19

Через перекресток ехали и ехали все в одну сторону, один другому вдогон, грузовики, самосвалы, тяжеловозы с прицепами, груженные кирпичом, строительным лесом, какими-то металлическими конструкциями. Где-то, видно, неподалеку шли большие работы. Проехали на нескольких машинах люди. Все они были в брезентовых, коробом стоявших куртках. И все пели. Песня перелетала от машины к машине. Песня неслась, как лодка на волнах, то совсем было пропадая, то снова взлетая, когда ее подхватывали на следующей машине. И долго еще было слышно эту песню уже с дальней улицы. А навстречу автоколоннам провезли целый дом. Так прямо и везли на низкой платформе. С окнами, с крышей. Казалось, сейчас и дымок завьется из трубы.

Потом все машины на перекрестке разом стали: девушка, очень молоденькая, видать — хлопотунья, переводила через улицу малышей. Их было не меньше сорока. Все шли парами, держась за руки. Девушка пропускала их, касалась по очереди их плеч, словно пересчитывала. Малыши перебирались на другую сторону улицы не торопясь. У каждого в руках было по яркой бумажной вертушке. А машины стояли слева и справа и ждали терпеливо. Только из кабины одного из самосвалов высунулся шофер и весело закричал:

— Ну, вы, звездолеты! Ползи шибче! Давай веселей! Топ-топ!

Убедившись, что Артем Иванович уже совсем оправился после приступа, Сеня счел возможным осторожно начать разговор о том, что его сегодня с утра волновало пуще всего.

— Дядя, — начал он, — а вы правда самый сильный на свете?

— Да нет, совсем слабый я сегодня. — Незабудный покачал большой своей головой.

— Ну это сегодня… А завтра опять будете самый сильный, как пройдет у вас?

— Да нет, не пройдет уж это. А был когда-то, говорят, всех сильней.

— А сейчас уже разве не самый сильный? — с жалобной надеждой допытывался Сеня.

— Да, может, где уже и посильнее кто имеется. Я уже, брат, на слабину пошел.

— А раньше никто никогда вас не мог сбороть?

— Не находилось вроде таких.

— Никто-никто во всем мире?

— Сказал — никто.

— Ни разу в жизни?

Незабудный подозрительно покосился:

— А тебе что, другое говорили? Глупости! Не верь. Не было такого. Я с международного ковра ушел, разу одного к нему спиной не приложившись.

— Значит, всех могли сбороть?

— Всех.

— А если бы пять человек сразу набросились?

— Справился бы.

— А десять?

— Если бы рассерчал очень, совладал бы.

— А если двадцать?

— Ну, двадцать — это, пожалуй, не совладал бы. Многовато. Десяток раскидал бы, а те, кто целые, навалом бы взяли. Где уж тут! Хотя бы пятнадцать сказал, а то, вишь, двадцать. Это уж ты хватил!

Помолчали. Сеня с восхищением оглядывал необыкновенного своего знакомца:

— А вы, дядя, в Америке тоже были?

— Приходилось.

— А там много есть, которые за нас?

— Сколько хочешь таких. Люди чуют, что тут она, правда. Вот и сочувствуют.

— А вы, дядя, теперь тоже уже окончательно за нас будете?

— Да я сроду против не был. Это вышло так… Обманули меня, по дурости. Вот и получилось теперь, что приехал уж, как говорится, на все готовенькое. Народ такое тут сотворил, а я ни в чем и не участвовал…

— Я тоже еще ни в чем не участвовал! — вздохнул Сеня. — Ни в гражданской, ни в Великой Отечественной. Только вот лом мы собирали с пионерами на шахтах. А так больше ни в чем не участвовал.

— Ну, ты-то еще поучаствуешь во всем. А вот уж я…

Сеня поспешил утешить:

— У нас, кто и на пенсию уже полную вышел, все равно они тоже участвуют. Обследуют там что… Или во Дворце шахтера дежурят. Актив они там.

— Ну, в таком разе и меня не забудь. — Незабудный смешно шевельнул одним усом в сторону Сени. — Только не знаю уж, как я: актив буду или пассив?

— Зато самый сильный, — не смутился Сеня. Но у него еще была в запасе пропасть неотложных вопросов. И он торопливо продолжал:

— Дядя, а вы видели когда-нибудь в Америке живых диких индейцев?

— Видел… Только уж, вернее, как бы тебе сказать, — полуживых. Да и не дикие они вовсе. Им, брат, сейчас там не жизнь. Это они голы-босы с голодухи, а не от дикости. Им никуда и ходу не дают. Вот они перышки крашеные понатыкают, ну, а публике интересно. С того и живут.

— Про это я читал. Сурен, мой товарищ, книжку мне давал, — сказал Сеня. — И про негров тоже… Дядя, а в сколько этажей теперь уже есть в Америке дома?

— Да не считал. Говорили, что больше ста имеется. В Нью-Йорке.

— А вы, вы туда на самый верх лазали?

— Зачем лезть? На то элевейтер есть, лифт. Подъемная машина.

— Я знаю. Это как клеть у нас в шахте.

— Правильно говоришь. На тот же манер.

Сеня сбоку посмотрел на собеседника:

— У вас теперь совсем прошло?

— Будто ничего. Спасибо тебе, вовремя подсобил.

— Эх, хорошо, наверное, сильным быть! — мечтательно произнес Сеня. Интересно, наверное?

— Одной силы это еще мало. Надо подготовку иметь. Развитие.

— Ясно. Без тренировки нельзя. Дядя, а если я стану тренироваться, я могу тоже сделаться сильным? Ну не таким, конечно, а все-таки?..

— А почему бы нет.

— А меня вот физкультурник наш в команду не принял. Говорит — слабое сложение.

Незабудный мизинцем повернул за плечо Сеню к себе спиной. Другой рукой провел между лопатками у мальчика, свел ему локти вместе, наклонил Сеню вперед осторожным тычком ладони в круглый стриженый мальчишеский затылок с глубоко запавшей ложбинкой на гибкой шее. С отведенными назад остренькими локтями Сеня был похож сейчас на большого пойманного в руки кузнечика. Артем Иванович ощутил хрупкую худобу мальчика. Бережно провел широкой ладонью по спине Сени, где под материей каждая косточка прощупывалась, как прощупывается в тряпичной кукле-петрушке ее каркасик.